Сударыня,
Можно только предположить, с каким негодованием это письмо прочитала старшая мисс Дэшвуд. Ей было достаточно только взглянуть на него, чтобы почувствовать, что оно не сулит ничего хорошего. Но Элинор и представить себе не могла, что с любимой женщиной можно поступить так бессердечно и жестоко! Она не хотела в это верить, но Уиллингби посмел объявить о разрыве с таким пренебрежением к Марианне и написать ей таким непростительно-официальным тоном. В письме не было ни прежних чувств, ни даже джентельменских принципов! Вместо мольбы о разрыве и прощении за то, что он не только разбил ее сердце, но и, возможно, сломал жизнь, Уиллингби даже не извинился, он хотел быть просто вежливым. Элинор казалось, что каждая строчка этого письма была невыносимым оскорблением ее сестре, а написать всё это мог только последний негодяй!
Она молчала некоторое время в полном замешательстве, затем перечитала еще раз и еще, но каждая строчка вызывала только еще большую неприязнь к этому человеку, она не стала даже не говорить о нем, чтобы не причинять новых страданий Марианне своими словами. Нет, этого она никогда бы не сделала! Во всей этой печальной истории ее утешало только одно, к счастью Марианна не вышла замуж за этого непорядочного и двуличного человека, который оказался просто мерзавцем.
Элинор не помнила, как долго просидела у постели сестры. Она очнулась от стука колес подъезжающего экипажа, и выглянула в окно, чтобы узнать, кто мог приехать к ним в такую рань, и была крайне удивлена, увидев экипаж мисс Дженнингс, который должны были подать только к часу дня. Она бережно отложила в сторону еще три письма, лежавшие у нее на коленях, и поспешила к входной двери, чтобы извиниться за то, что они не смогут сопровождать миссис Дженнингс, так как сестра почувствовала недомогание. Миссис Дженнингс, хорошо разбираясь в причине этого недомогания, с готовностью извинила их. Элинор вернулась в комнату, как нельзя кстати, и буквально подхватила на руки сестру, вставшую с постели и потерявшую равновесие от слабости. Давало о себе знать переутомление, Марианна почти ничего не ела уже несколько дней. Головная боль и тошнота сводили ее с ума, и вот теперь она едва не упала в обморок. Бокал вина, который Элинор протянула ей, подействовал мгновенно.
– Бедная Элинор! Какой несчастной я тебя сделала! – сказала Марианна, осушив его до дна.
– Я только хотела спасти тебя, – ответила Элинор.
Марианна снова разрыдалась в ответ, воскликнув с горечью:
– Элинор, я так несчастна!
Элинор, сдерживая слезы, не могла быть безмолвной свидетельницей этих душевных страданий.
– Возьми себя в руки, Марианна, – сказала она твердо, – если ты не хочешь погубить себя и всех, кто тебя любит. Подумай о маме, подумай, сможет ли она перенести твои страдания? Пожалуйста, ради нашей мамы, возьми себя в руки.
– Не могу! Не могу! – всхлипывала Марианна. – Уходи и оставь меня в покое, если тебе невыносимо видеть меня в таком состоянии! Конечно, тебе легко говорить, «возьми себя в руки, возьми себя в руки!» Ты везучая, Элинор, ведь ты даже представить себе не можешь, какие душевные терзания может испытывать покинутая женщина!
– Ты считаешь меня везучей? Ах, Марианна! Как ты можешь! Ты думаешь, это большое везение, видеть родную сестру в таком состоянии!
– Господи, прости меня, пожалуйста, прости, – обнимая свою сестру, воскликнула Марианна, – Я знаю, что ты сочувствуешь мне! Я знаю, что у тебя золотое сердце! Но, хотя бы ты, из нас двоих, должна быть счастлива, тем более, Эдвард любит тебя! Что? Что же еще надо для счастья?
– Еще нужно… много, очень много везения, – ответила Элинор, задумчиво.
– Нет, нет, нет! – воскликнула Марианна, – Он любит тебя, и только тебя! Тебе не о чем грустить!!!
– Не будем об этом, я не могу думать о нем, пока вижу тебя в таком состоянии.
– И ты никогда больше не увидишь меня в другом состоянии! Это унижение будет со мной до конца моих дней!
– Тебе не следует, так говорить, Марианна. Разве у тебя не может быть в жизни утешения? Раз ты потеряла его, что ж потеряла, но ведь можно найти кого-то другого? Только представь, что бы было, если б его сущность проявилась после свадьбы спустя месяцы и годы, когда все уже было бы сделано и не было никакой возможности повернуть все назад! И каждый несчастливый день, проведенный с ним, приносил бы тебе еще большие страдания!
– Помолвка! – закричала Марианна, – Не будет никакой помолвки!
– Да, никакой!
– Нет, все-таки он не такой бессердечный, каким ты хочешь его представить! Он всё еще любит меня.
– А, разве, он когда-нибудь говорил тебе, что любит тебя?
– Да! То есть, нет, не совсем… Это было просто видно по его поведению, но он никогда не произносил этого вслух. Иногда я думала, что это случилось, хотя явно и не было никогда сказано!
– Ты уже написала ему?
– Да, а разве не следовало этого делать, после всего, что произошло?
Элинор ничего не сказала. Она развернула письма, которые ее сестре вернул Уиллингби. В свете последних событий они выглядели куда более странными. Первое, то, которое ее сестра послала сразу же по приезде в Лондон, звучало так:
...«Беркли-Стрит, Лондон.
«Представляю, как Вы будете удивлены, Уиллингби, получив это письмо!! Но я думаю, что Вы почувствуете нечто большее, чем удивление, когда узнаете, что я в городе! Возможность приехать сюда вместе с миссис Дженнингс, была искушением, которого мы не смогли избежать. Я надеюсь, что Вы, получив это письмо, сегодня же приедете к нам, хотя я не очень надеюсь на это. Пока, до свидания.