Разум и чувства - Страница 51

Второе письмо, которое было написано утром, после танцев у Миддлтонов, было уже длиннее и пронзительнее:

...

«Я не могу выразить свое разочарование тем, что так и не встретилась с Вами позавчера, и не получила никакого ответа на свою записку, отправленную сразу же по приезде неделю назад. Я так надеялась на встречу с Вами и все еще надеюсь, каждый час каждого дня.
Молю, появиться, как только быстрее возможно! И объяснить причину такого исчезновения. Лучше, если Вы приедете пораньше, так как сейчас мы одни дома. Прошлым вечером мы были у Леди Миддлтон, где танцевали. Мне сказали, что Вы были приглашены на бал. Но почему же Вы не приехали? Вы должны были бы очень хотеть этой встречи, с тех пор, как мы расстались! А Вы не пришли! Почему? У Вас была веская причина? Надеюсь вскоре услышать Ваши объяснения.

И, наконец, в своем последнем послании Марианна писала:

...

«Что я никак не могу понять, Уиллингби, так это Ваше поведение прошлым вечером. И опять я хочу получить объяснения всему происходящему. Я так ждала встречи с Вами, и представляла ее совсем по-другому, после всего того, что было между нами в Бартоне. А Вы меня просто оттолкнули! Всю прошлую ночь я не спала и думала, в чем причина Вашего поведения, которое и оскорблением-то назвать мало? Но, так как не смогла подобрать какие-то объяснения Вашему поведению, то готова выслушать их от Вас самого. Возможно, я стала жертвой коварных недоброжелателей, которые опорочили меня в Ваших глазах. Расскажите мне, что же это было, и дайте мне возможность ответить на все эти выпады в мой адрес. Я даже готова поверить в то, что Вы сейчас не владеете собой из-за болезни, чем в то, что Вы меня всё это время просто обманывали! Уже и не знаю, что думать! Развейте, мои тревожные сомнения как можно скорее! Я готова оправдать Вас, но с другой стороны, если ваши чувства ко мне уже не те, что были раньше, прошу Вас вернуть мне мои письма и локон волос, подаренный Вам.

И на такие письма, полные чувства и признания, можно было ответить несколькими официальными фразами! Элинор не могла этому поверить. Она понимала, что Уиллингби был недостоин ни одной строчки, написанной Марианной, но, в тоже время, с первого дня их знакомства он не давал ее сестре никаких намеков на помолвку и брак. Ей всего лишь хотелось, чтобы всё было именно так.

В этот момент, Марианна спросила ее, закончила ли она читать их переписку и задумчиво сказала:

– Я чувствую, что так к нему привязана, как будто мы уже давно стали мужем и женой.

– Могу себе представить, – ответила Элинор, – но, к сожалению, он не чувствует то же самое.

– Он чувствует, чувствует тоже самое, Элинор! Неделями и неделями он это чувствовал! Я знаю, что он так чувствует! И как бы он не изменился за последнее время (а это могут быть только проделки каких-нибудь наемных мерзавцев против меня!) я так же к нему расположена, как и раньше, со всей душой! Этот локон, который он так охотно теперь возвратил мне, он выпросил у меня после долгих уговоров! Ты бы видела его взгляд, его манеры, и слышала его голос в тот момент! А разве ты забыла наш прощальный вечер в Бартоне, проведенный вместе? А утро, когда мы простились, когда он сказал, что, возможно, пройдет много недель, до того, как мы встретимся снова? А его печаль? Я никогда не забуду его печаль!

Какое-то мгновение она не могла сказать ни слова, но когда эти эмоции улеглись, добавила, тихим голосом:

– Элинор, всё это кем-то жестоко подстроено мне, но не Уиллингби.

– Дорогая Марианна, но кем же, если не им самим?

– Да, кем угодно в этом мире, но только не его сердцем! Я скорее поверю, что он мог разлюбить меня, чем в то, что оказался с самого начала был таким мерзавцем. Эта женщина, о которой он пишет, кто бы она ни была, или какая-нибудь другая особа, может не верить в его любовь ко мне. Но я до сих пор верю ему, как тебе, как маме и Эдварду. Все остальные могли предать меня.

Элинор не стала рассуждать, а только заметила:

– Кого бы ты не подозревала во всем этом, можешь своего врага поздравить с триумфом, моя дорогая сестра. Видишь, как совпадение случайностей твоей невиновности и чего-то злого умысла укрепили сейчас твой дух и гордость, чтобы так рассуждать.

– Нет, нет, – воскликнула Марианна, – такие мистические вещи, как мой случай, необъяснимы! Меня интересует сейчас только одно, кто еще знает о том, что он меня бросил? Ведь всё происходило у всех на глазах. Элинор, Элинор, все эти бессердечные злодеи могут теперь гордиться собой, я повержена и должна честно оплакивать свой позор, и пусть они видят, как я страдаю!

– Но ради нашей матери и меня…

– Для вас я сделаю больше, чем я смогла бы для себя. Появиться счастливой тогда, когда я так раздавлена! Кто же может этого ожидать?

Они снова замолчали. Элинор расхаживала, задумавшись, от окна к камину, от камина к окну, не чувствуя тепла от огня и холода от замершего стекла. Марианна, присев на краю кровати, прислонившись головой к ажурной спинке, снова и снова перечитывала письмо Уиллингби, и после каждого предложения, вздыхала:

– Это уж слишком! О! Уиллингби, Уиллингби! Неужели это ты? Жестокий, жестокий человек! Ничто не может оправдать тебя! Элинор, ничто не может! И чтобы он не услышал обо мне, он должен был сначала узнать всё у меня, дать мне возможность оправдаться. А верить всяким домыслам! «Возвращаю назад Ваши письма и локон, который Вы мне подарили», – это я, оказывается, заставила его взять мой локон! Этого я никогда не прощу! Уиллингби, где только было твое сердце, когда ты писал это письмо? О! Какое грубое оскорбление! Элинор, может ли он быть прощен?!