Разум и чувства - Страница 68

Так как Элинор не была музыкантом и не умела притворяться, то она не столько слушала, сколько смотрела вокруг: сначала на большое пианофорте, которое ее впечатлило своими габаритами, потом перевела взгляд на арфу и виолончель, и, наконец, увидела поблизости группу молодых джентльменов, среди которых она узнала человека, рассказывавшего им как-то с сестрой в магазине Грейса о необходимости золотой зубочистки в футляре. Она почувствовала, что он общается с ее сводным братом, как старый приятель и уже через несколько минут брат и незнакомец сами подошли к ней, и мистер Дэшвуд представил ей своего друга – это был мистер Роберт Феррарс.

Тот поприветствовал Элинор легким поклоном, который, по его мнению, был красноречивее слов, и Элинор впервые согласилась с Люси, которая считала, что Роберт – самодовольный малый. «Хорошенькая же родня могла быть у меня», – подумала Элинор. Этот ленивый поклон младшего брата ее Эдварда мог означать только одно, что тихий семейный вечер с участием несостоявшихся свекрови и невестки начался. Она еще раз поразилась, как в одной семье могут быть такие непохожие братья.

Почему они были такие разные, Роберт объяснил сам за какие-нибудь четверть часа разговора. Он без стеснения говорил о своем брате, как об убогом и никчемном человеке, по его мнению, он стал таким, потому что долго учился на дому.

– В душе, – добавил он, – я считаю, что иначе и быть не могло. И об этом я всегда говорю своей матери. «Моя дорогая мамочка, успокойтесь. Это ваше собственное произведение, хотя кое-что в нем еще можно подправить. Почему вы поддались на уговоры моего дяди сэра Роберта, хотя думали иначе, и отдали Эдварда в частную школу, в самый ответственный момент его жизни? Если бы вы послали его в Вестминстер, как меня, вместо того, чтоб посылать его к мистеру Пратту, всего этого можно было бы избежать». Да, именно так я всегда объясняю это, и моя мать всегда признает свою ошибку.

Элинор не стала с ним спорить. Каким бы там не было ее мнение об общеобразовательных школах, она считала, что Эдвард прекрасно образован и, может быть, потому что он учился в семье мистера Пратта.

– Вы переехали в Девоншир, – заметил он после некоторого молчания, – живете в коттедже около Даулиша?

Элинор описала ему точное расположение, и это, похоже, его крайне удивило, что кто-либо может жить в Девоншире и при этом находится так далеко от Даулиша.

– Что касается лично меня, – сказал Роберт, – я обожаю коттеджи, в них так всегда уютно, так легко дышится. И я мечтаю, когда-нибудь купить клочок земли в предместьях Лондона и построить там свой маленький уютный домик, куда я бы ездил, когда захочу, сам бы управлял собственным экипажем, привозил бы своих друзей и был бы самым счастливым человеком в мире. Я советую всем, кто мечтает о загородном доме, строить только коттеджи. Вот, например, мой хороший друг лорд Коуртланд приехал как-то ко мне спросить совета именно по этому вопросу и разложил передо мной три разных плана дома от архитектора Бономи, чтобы я выбрал лучший из них. «Мой дорогой Коуртланд, – сказал я, и тотчас же швырнул все три плана в огонь, – вам не подходит ни один проект, стройте не усадьбу, а только коттедж». Некоторые говорят, что в коттеджах не хватает удобств и тесновато, но это ошибка. В прошлом месяце я был у моего друга Элиота в Дартфорде. Леди Элиот хотела дать бал, но «как это лучше сделать? – спросила она, – мой дорогой Феррарс, скажите же, как можно провести бал в коттедже, ведь там нет места и для десяти пар и негде накрывать ужин?». Я немедленно убедил ее, что места хватит всем. «Моя дорогая леди Элиот, не будет никаких проблем, – сказал я ей. – Обеденная гостиная может вместить восемнадцать пар, карточные столы можно поставить в художественной гостиной, библиотека может стать чайной комнатой. А ужин можно подать прямо в зал». Леди Элиот одобрила эту идею. Мы померили столовую и убедились, что восемнадцать пар в нее, действительно, вместятся, и все остальное тоже было сделано по моему плану. Теперь вы видите, если всё делать с умом, то можно достойно жить и в коттедже.

Элинор молча кивала, так как спорить с Робертом было бесполезно.

Так как Джон Дэшвуд не был увлечен музыкой, как и старшая из его сестер, то во время концерта у него появилось время кое-что обдумать, а с последними аккордами в его голову пришла блестящая мысль, которую он поспешил рассказать своей дражайшей супруге.

– Если уважаемая миссис Деннисон, вдруг решила, что сестры гостят у нас, может быть, действительно, стоит их ненадолго пригласить к себе? – начал Джон Дэшвуд. – А то как-то неудобно получается. Может, пусть поживут у нас, пока миссис Дженнингс не перестанет проводить все время с дочерью. Лишних расходов это почти не потребует, не причинит им никаких неудобств, а подобный знак внимания, позволит мне щепетильно выполнить данное отцу слово. Фанни такое предложение изумило.

– Уж не знаю, как это сделать, – сказала она, – не обидев леди Миддлтон, у которой они проводят все эти дни. А так я им всегда очень даже рада. Ты сам видишь, вот даже вывезла их в свет как раз сегодня. Но не знаю, как нам приглашать их, когда они уже приглашены леди Миддлтон? Так не делают!

Ее муж кивнул, доводы Фанни, как всегда, были убедительны.

– И всё же, они приезжают на Кондуит-стрит уже целую неделю, – возразил он. – И леди Миддлтон, думаю, поймет и не обидится, если Элинор и Марианна уделят ровно столько же времени своим ближайшим родственникам.

Фанни помолчала, а затем с новыми силами встала на оборону своего дома: